Природу очарования романа Улицкой, по которому снят телесериал, невозможно объяснить. Автор превращает читателей в участников жизни семьи героя. Все действующие лица зримо ощущаются, начинается живое переживание за их разрушенные чувства, уничтоженную семейную идиллию. Приходит горькое признание, что причиной этого стала не глупость самодура, а благородный и добрый человек. Остается вопрос прерывания беременности, правоты либо неправоты Кукоцкого, пожертвовавшего личным счастьем в пользу профессии, его гениальности либо злодейства.
Главный герой романа
Время начала романа относиться к периоду самого рассвета Советской власти. О многом надо было позаботиться молодому правительству, и прежде всего о здоровье своего народа. Главный герой книги «Казус Кукоцкого» (краткое содержание ее перед нами) – врач Кукоцкий Павел Алексеевич, очень талантливый человек, искренне любящий своих пациентов. Так как Кукоцкий – гинеколог, то у него лечились только женщины. Он ведет беременности, принимает роды, успокаивает лихорадку после выкидышей. У него умирают на руках жертвы подпольных абортов. Этот человек знает о женском здоровье все, ведь он видит и грязь одиноких неотапливаемых каморок, в которых бедные необразованные беременные швеи ютятся, пытаясь прокормить уже четверых отпрысков, и детей, замерзающих насмерть из-за недоедания. П.А. Кукоцкий знает и таких представительниц прекрасного пола, которых вообще не заботит гигиена и собственная дальнейшая судьба.
И, разумеется, Павел Алексеевич ведет статистику. Она необходима как государству, так и самому врачу. Кукоцкий не только лечит, но и искренне заботится о своих подопечных. В те времена людей за аборт отправляли в колонию, но доктор очень хорошо понимал, почему женщины решались на такой неблаговидный поступок. В масштабах большой страны была очевидна необходимость восполнять потери в человеческих единицах, но каждая отдельная семья имела свои материальные возможности и свои побуждения, поэтому не всегда хотела идти на поводу у государственной нужды и как это ни прискорбно, женщины вырезали из себя новую, зарождающуюся жизнь. И, конечно, Павлу Алексеевичу было важно понимать, что его поступок спасал жизнь и пациентки, и её других детей (редко кто ликвидировал своего первенца), потому что умри она или попади в тюрьму, неизвестно, что стало бы с несовершеннолетними. О беспризорниках никто и никогда особенно не заботился, а детский дом не то место, куда очень хотелось попадать во все времена. Оттого, наверное, доктор никогда не ставил в медицинской карте «незаконный аборт», если женщина выживала. Этот диагноз ставился только несчастной, когда в результате жуткой операции без обезболивания она умирала.
«Казус Кукоцкого» (краткое содержание никак не опровергает такого наблюдения) – роман, в центре которого действует человек с большим и горячим сердцем.
Естественно, Кукоцкий был страстным сторонником легализации абортов. Используя все свое влияние среди некоторых представителей медицинской элиты того времени, он всеми силами пытался добиться разрешения на аборты в больнице. В ход шли и аргументы, и примеры из жизни, даже препараты – жуткие, правдивые, наглядные образцы народных методов лечения от нежелательной беременности.
Нетрудно понять по нашему описанию, что идеальный образ врача вывела с своем романе Людмила Улицкая. «Казус Кукоцкого» (краткое содержание подводит к этому) – повествование о настоящем докторе.
Людмила Улицкая — Казус Кукоцкого
КАЗУС КУКОЦКОГО
Истина лежит на стороне смерти.
Симона Вайль
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
С конца семнадцатого века все предки Павла Алексеевича Кукоцкого по мужской линии были медиками. Первый из них, Авдей Федорович, упоминается в письме Петра Великого, написанном в 1698 году в город Утрехт профессору анатомии Рюйшу, у которого за год до того под именем Петра Михайлова русский император слушал лекции по анатомии. Молодой государь просит принять в обучение сына аптекарского помощника Авдея Кукоцкого «по охоте». Откуда взялась сама фамилия Кукоцких, доподлинно не известно, но, по семейной легенде, предок Авдей происходил из местности Кукуй, где построена была при Петре Первом Немецкая слобода.
С того времени фамилия Кукоцких встречается то в наградных листах, то в списках школ, заведенных в России с Указов 1714 года. Служба после окончания этих новых школ открывала «низкородным» дорогу к дворянству. После введения табели о рангах Кукоцкие по заслугам принадлежали «лучшему старшему дворянству во всяких достоинствах и авантажах». Один из Кукоцких упоминался в списках слушателей доктора Иоханна Эразмуса из Страсбурга, первого западного врача, читавшего в России среди прочих медицинских дисциплин «бабичье искусство».
С детства Павел Алексеевич испытывал тайный интерес к устройству всего живого. Иногда – обычно это случалось перед ужином, когда образовывалось неопределенное, незаполненное время, – ему удавалось незаметно пробраться в отцовский кабинет, и он, замирая сердцем, доставал со средней полки шведского, с тяжелыми выдвижными стеклами шкафа три заветных тома известнейшей в свое время медицинской энциклопедии Платена и располагался с ними на полу, в уютном закутке между выступом голландской печки и шкафом. В конце каждого тома помещались раскладные фигуры розовощекого мужчины с черными усиками и благообразной, но сильно беременной дамы с распахивающейся для ознакомления с плодом маткой. Вероятно, именно из-за этой фигуры, которая для всех – никуда не денешься! – была просто голой бабой, он и скрывал от домашних свои исследования, боясь быть уличенным в нехорошем.
Как маленькие девочки без устали переодевают кукол, так и Павел часами собирал и разбирал картонные модели человека и его отдельных органов. С картонных людей последовательно снималось кожаное одеяние, слои розово-бодрой мускулатуры, вынималась печень, на стволе пружинистых трахей вываливалось дерево легких, и, наконец, обнажались кости, окрашенные в темно-желтый цвет и казавшиеся совершенно мертвыми. Как будто смерть всегда скрывается внутри человеческого тела, только сверху прикрытая живой плотью, – об этом Павел Алексеевич станет задумываться значительно позже.
Здесь, между печкой и книжным шкафом, и застал его однажды отец, Алексей Гаврилович. Павел ожидал нахлобучки, но отец, посмотрев вниз со своей огромной высоты, только хмыкнул и обещал дать сыну кое-что получше.
Через несколько дней отец действительно дал ему кое-что получше – это был трактат Леонардо да Винчи «Dell Anatomia», литер А, на восемнадцати листах с двумястами сорока пятью рисунками, изданный Сабашниковым в Турине в конце девятнадцатого века. Книга была невиданно роскошной, отпечатана в трехстах пронумерованных от руки экземплярах и снабжена дарственной надписью издателя. Алексей Гаврилович оперировал кого-то из домочадцев Сабашникова…
Отдавая книгу в руки десятилетнего сына, отец посоветовал:
– Вот, посмотри-ка… Леонардо был первейшим анатомом своего времени. Лучше его никто не рисовал анатомических препаратов.
Отец говорил еще что-то, но Павел уже не слышал – книга раскрылась перед ним, как будто ярким светом залило глаза. Совершенство рисунка было умножено на немыслимое совершенство изображаемого, будь то рука, нога или рыбовидная трехглавая берцовая мышца, которую Леонардо интимно называл «рыбой».
– Здесь, внизу, естественная история, зоология и сравнительная анатомия, – обратил Алексей Гаврилович внимание сына на нижние полки. – Можешь приходить сюда и читать.
* * *
Счастливейшие часы своего детства и отрочества Павел провел в отцовском кабинете, восхищаясь изумительными сочленениями костей, обеспечивающими многоступенчатый процесс пронации – супинации, и волнуясь чуть не до слез над схемой эволюции кровеносной системы, от простой трубки с тонкими включениями мышечных волокон у дождевого червя до трехтактного чуда четырехкамерного сердца человека, рядом с которым вечный двигатель казался задачкой для второгодников. Да и сам мир представлялся мальчику грандиозным вечным двигателем, работающим на собственном ресурсе, заложенном в пульсирующем движении от живого к мертвому, от мертвого – к живому.
Отец подарил Павлику маленький медный микроскоп с пятидесятикратным увеличением – все предметы, не способные быть распластанными на предметном стекле, перестали интересовать мальчика. В мире, не вмещавшемся в поле зрения микроскопа, он замечал только то, что совпадало с изумительными картинками, наблюдаемыми в бинокуляре. Например, орнамент на скатерти привлекал его глаз, поскольку напоминал строение поперечно-полосатой мускулатуры…
– Знаешь, Эва, – говорил Алексей Гаврилович жене, – боюсь, не станет Павлик врачом, голова у него больно хороша… Ему бы в науку…
Сам Алексей Гаврилович всю жизнь тянул двойную лямку педагогической и лечебной работы – заведовал кафедрой полевой хирургии и не прекращал оперировать. В короткий отрезок между двумя войнами, русско-японской и германской, он одержимо работал, создавая современную школу полевой хирургии, и одновременно пытался привлечь внимание военного министерства к очевидному для него факту, что грядущая война изменит свой характер и начавшийся только что век будет веком войн нового масштаба, нового оружия и новой военной медицины. Система полевых госпиталей должна была быть, по мнению Алексея Гавриловича, полностью пересмотрена, и главный упор надо делать на скоростную эвакуацию раненых и создание централизованных профилированных госпиталей…
Германская война началась раньше, чем ее предвидел Алексей Гаврилович. Он уехал, как тогда говорили, на театр военных действий. Его назначили начальником той самой комиссии, о создании которой он так хлопотал в мирное время, и теперь он разрывался на части, потому что поток раненых был огромным, а задуманные им специализированные госпитали так и остались бумажными планами: пробить бюрократические стены в довоенное время он не успел.
После жестокого конфликта с военным министром он бросил свою комиссию и оставил за собой передвижные госпитали. Эти его операционные на колесах, устроенные в пульмановских вагонах, отступали вместе с недееспособной армией через Галицию и Украину. В начале семнадцатого года артиллерийский снаряд попал в хирургический вагон и Алексей Гаврилович погиб вместе со своим пациентом и медсестрой.
В том же году Павел поступил на медицинский факультет Московского университета. В следующем его отчислили: отец его был ни много ни мало полковником царской армии. Еще через год, по ходатайству профессора Калинцева, старого друга отца, заведующего кафедрой акушерства и гинекологии, его восстановили в студенчестве. Калинцев взял его к себе, прикрыл грудью.
Учился Павел с той же страстью, с какой игрок играет, пьяница пьет. Его одержимость в занятиях создала ему репутацию чудака. В отличие от матери, женщины избалованной и капризной, он почти не замечал материальных лишений. После смерти отца, казалось, уже ничего нельзя было потерять.
В начале двадцатого года Кукоцких «уплотнили» – в их квартиру вселили еше три семьи, а вдове с сыном оставили бывший кабинет. Университетская профессура, кое-как выживавшая при новой власти, ничем помочь не могла – их всех тоже изрядно потеснили, да и революционный испуг не прошел: большевики уже продемонстрировали, что человеческая жизнь, за которую привыкли бороться эти прогнившие интеллигенты, копейки не стоит.
Эва Казимировна, мать Павла, была привязана к вещам и бережлива. Она втиснула в кабинет почти всю свою варшавскую мебель, посуду, одежду. Почтенный отцовский кабинет, когда-то просторный и деловой, превратился в складское помещение, и, сколько ни просил Павел избавиться от лишних вещей, мать только плакала и качала головой: это было все, что осталось у нее от прежней жизни. Но продавать тем не менее все же приходилось, и она постепенно расторговывала на толкучке свои несметные сундуки с обувью, воротничками, салфеточками, обливая каждую мелочь слезами вечного прощания…
Отношения матери и сына как-то охладели, расстроились, и еще через год, когда мать вышла замуж за непристойно молодого Филиппа Ивановича Левшина, мелкого начальника из железнодорожников, Павел ушел из дома, оставив за собой право пользоваться отцовской библиотекой.
История Елены и Татьяны
Помимо несомненной профессиональной подготовки, Кукоцкий обладал и даром: видел пораженные органы, болезни людей сквозь кожу. Он сам это называл «внутривидением». Специфика работы (постоянный непосредственный контакт с женщинами) приглушала эту способность, но была и такая девушка, близость с которой этому не мешала. Елена – жена Кукоцкого, бывшая его пациентка.
Во время Великой Отечественной войны врач сам удалил ей матку, а ее ребенка (Татьяну) принял как своего, и никогда не жалел об отсутствии собственных детей. Еще доктор забрал с собой и очень давнюю помощницу семьи Елены – бывшую монахиню Василису. Однако во время одной из обычных семейных ссор супруги перешли черту: жена выговаривала мужу за его стремление легализовать аборты, а Павел Алексеевич напомнил Елене о том, что она бесплодна. Их отношения после этого свелись к разговорам за обедом. Как видно из описания, главному герою книги «Казус Кукоцкого» (краткое содержание ее разворачивается постепенно перед читателем), не хватило терпимости и чуткости в семейной жизни.
Однако это не помешало им принять в семью Тамару – дочь одной из пациенток Павла Алексеевича (женщины-дворника). Она умерла от неудачного седьмого по счету аборта.
Сюжет[ | ]
Роман состоит из четырёх частей (повестей). В первой части описывается жизнь до 1960 года профессора Кукоцкого и членов его семьи: жены Елены, приёмной дочери Татьяны, взятой под опеку Таниной одноклассницы Томы и бывшей монахини Василисы Гавриловны, с давних пор живущей в семье Елены. Вторая часть — сон Елены о промежуточном состоянии между жизнью и смертью. Третья часть охватывает жизнь семьи после 1960 года вплоть до Таниной смерти. Четвёртая часть, самая небольшая по объёму, выступает в роли эпилога и описывает несколько эпизодов из жизни Таниной дочери Жени.
События книги описывают судьбу потомственного медика, профессора-гинеколога Павла Алексеевича Кукоцкого[4]. Талантом диагноста он был обязан особому дару, «внутривидению», благодаря которому Павел Алексеевич «видел» поражённые внутренние органы пациентов. В 1942 году в небольшом сибирском городке он спас от смерти свою будущую жену Елену Георгиевну, у которой ему пришлось удалить матку. После выздоровления Павел Алексеевич увёз Елену к себе вместе с двухлетней дочерью Таней и бывшей монахиней Василисой Гавриловной.
Первые послевоенные годы были удачными и в профессиональном плане, и в личной жизни. Супруги вместе растили горячо любимую дочь, Павел Алексеевич лечил пациенток, занимался наукой и даже, обладая государственным умом, писал проекты по организации здравоохранения, стремясь, в том числе, добиться легализации абортов.
Елена выросла в толстовской общине, на курсах чертёжников познакомилась с первым мужем (он был преподавателем) и искренне полюбила выбранную профессию. Временами ей снились странные чертёжные сны, в которых возникали невыразимые словами связи между вещами.
Первые проблемы в жизни Кукоцких появились в период, предшествовавший началу кампании против генетики. Павел Алексеевич нашёл оригинальный способ уклоняться от нежелательных мероприятий: в нужный момент он честно напивался, создав себе репутацию пьяницы.
А вскоре пришёл конец и семейному счастью. Причиной размолвки послужила смерть дворничихи, дочь которой, Тома Полосухина, училась в одном классе с Таней. В пылу спора по поводу смерти Томиной матери, умершей в результате криминального аборта, Елена осудила Павла Алексеевича, ратующего за разрешение абортов, а он напомнил об отсутствии у неё матки. Взаимные жестокие слова создали непреодолимую пропасть между супругами. И хотя внешне жизнь семьи почти не изменилась, никогда больше не были они счастливы, хотя, в глубине души продолжали любить и уважать друг друга.
Тома осталась жить в семье Павла Алексеевича. А у Елены постепенно начала развиваться странная болезнь, проявлявшаяся в рассеянности и полном отсутствии внимания.
После школы Таня, обожавшая отца, поступила на вечернее отделение биофака, а также устроилась в лабораторию по изучению развития мозга, где на удивление быстро освоила методы приготовления гистологических препаратов. А спустя несколько лет, летом 1960 года, произошло событие, навсегда отвратившее Таню от науки: она поймала себя на готовности сделать препарат из живого человеческого плода. Не дождавшись нужных слов от отца, Таня ушла с работы и начала вести богемный образ жизни.
Болезнь Елены, до сих пор умело скрываемая, привела к длительной потере памяти. В этот момент ей приснился длинный сон о промежуточном мире, с персонажами из прошлого и из будущего, о глубинной сути людей и связях между ними.
Таня становится любовницей братьев-близнецов Гольдбергов, сыновей единомышленника и друга Павла Алексеевича[5]. Забеременев, она расписывается с одним из братьев и вскоре уезжает на юг в обществе товарки и ее сына, где встречает талантливого саксофониста Сергея. Оба быстро понимают, что созданы друг для друга и после окончания южных гастролей Таня уезжает в Ленинград, где и появляется на свет дочь Евгения. Некоторое время они живут счастливой жизнью, наполненной музыкой и взаимным согласием. Её счастье омрачает только непонятная болезнь матери и осознание своей ответственности за стареющих членов семьи. Вторая, желанная, беременность Тани оканчивается трагически: она погибает в одесской больнице из-за не оказанной вовремя медицинской помощи. Елена так никогда и не узнала о смерти дочери.
В эпилоге выясняется, что Елена, лишь на короткое время выходящая из состояния беспамятства, пережила своего мужа и живёт вместе с семьёй Томы. Её регулярно навещает внучка Женя. Почти все герои романа встречаются в промежуточном мире. В том числе и те, о которых Елена не знала.
Таня и Тома
Писательница сознательно противопоставляет друг другу двух героинь: красивую Таню, которую все любят, и некрасивую и робкую Тому, которая живет из жалости «на птичьих правах» у чужих людей. Таню приглашали на вечеринки за ее красоту, Тому – в придачу к сестре. Таню – любили, Тому – терпели.
Узнаваемую и близкую для многих историю «вмонтировала» в книгу Улицкая. «Казус Кукоцкого» (краткое содержание также немного об этом) еще и о том, что одних любят просто так, «за красивые глаза», а другие должны еще заслужить любовь и признание. Конечно, в долгосрочной перспективе это идет только на пользу тем, другим, но не уменьшает боли в тот момент, когда тебя терпят и даже не скрывают этого.
Таня раз и навсегда сделала для себя моральный выбор: решила не связывать жизнь с биологией, как советовал ей отец. На это было две основные причины: во-первых, сластолюбие некоторых университетских профессоров. Они спят и видят, как бы соблазнить очередную свеженькую первокурсницу; во-вторых, бездушие медработников, которые вынуждены для сохранения здоровой психики не принимать близко к сердцу человеческое горе. Другими словами, они относятся к человеку, как к одушевленному предмету, объекту (в оправдание врачей стоит сказать, что такое отношение есть необходимое условие лечения пациентов). Поэтому девушка однажды вышла из дверей учебного заведения и отдалась первому встречному. Такой была ее инициация в мир богемы. Тамара же прилежно училась (ей в книге отведено не так много места), стала биологом, вышла замуж, заработала себе репутацию продолжателя дела Кукоцкого. Другими словами, прожила немного скучную, но более правильную жизнь, чем Таня.
Примечания[ | ]
- новый роман «Казус Кукоцкого» — Людмила Улицкая — Интервью — Эхо Москвы, 07.10.2000
- Русский Букер, 2001 год (неопр.)
(недоступная ссылка). Дата обращения: 1 марта 2012. Архивировано 18 июня 2013 года. - ↑ 1234
Лейдерман Н. Л. и Липовецкий М. Н. Современная русская литература. Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М., 2003. Т. 2. С. 530—531. - Отсылка к знаменитому хирургу Спасокукоцкому. Непосредственным прототипом Кукоцкого считается пермский врач Павел Алексеевич Гузиков (1885-1952).
- Прототипом генетика Ильи Гольдберга считается Владимир Эфроимсон.
- Дмитрий Быков — Один — Эхо Москвы, 08.04.2016
- Поступай с другими так, как ты хочешь поступать с другими — Журнальный зал
- Егорова Н. А. Проза Л. Улицкой 1980—2000-х годов (проблематика и поэтика). Диссертация кандидата филологических наук. Волгоград, 2007. С. 106, 109.
- ↑ 12
Живая нить — Журнальный зал - ↑ 12
GRANDES DAMES прошедшего сезона — Журнальный зал - ↑ 12
Произведения лучше литературы — Журнальный зал - Казус Улицкой — Журнальный зал
Беременность и смерть Тани
Та же, которая так всем нравилась (Татьяна), сама не любила никого. Когда она забеременела от одного из братьев Гольдбергов – сыновей-близнецов сподвижника и единомышленника Павла Алексеевича, то вышла замуж по расчету, чтобы мужа не забрали в армию. Будучи на большом сроке беременности, влюбилась в музыканта Сергея. Таня нашла наконец-то человека, с которым захотела прожить всю жизнь. После рождения первой дочери Жени, героиня захотела ребенка от любимого человека. Но желанная беременность закончилась смертью от обычной болезни. Конечно, недуг приемный отец ни в коем случае не допустил бы, но он дочь не наблюдал, так как Татьяна и ее новый друг музыкант отправились в Крым.
Павлу Алексеевичу никогда не изменяла выдержка. Даже когда он приезжает в роддом, где умерла его приемная дочь, доктор прежде всего производит профилактику, направленную на то, чтобы обезопасить других женщин от такой же печальной судьбы, какая постигла его ребенка, и лишь потом дает волю чувствам.
А в это время Елена замыкается в себе и потихоньку сходит с ума. Она видит необыкновенно яркие сны о прошлом, о будущем, о перерождении и решении судеб еще живых. Этим снам посвящена вторая часть книги Улицкой. С первого взгляда они кажутся никак бессвязаным бредом. Однако за ним скрыта глубокая тайна человеческого сущестования.
Именно описанием таких трагических событий завораживает и держит читателя в постоянном напряжении роман «Казус Кукоцкого», краткое содержание книги не в силах скрыть драматизма происходящих в ней явлений.
Тематика[ | ]
Проза Улицкой выделяется на общем фоне русской литературы своей физиологичностью[6]. Роман впечатлил читателей обилием «грубых натуралистических описаний: полостные операции, „выскабливания“, последствия криминальных абортов, жуткий вид иссечённой матки с проросшей в ней луковицей и т. п.»[3] Отдельные рецензенты сетовали, что автор-биолог помещает своих персонажей под лупу микроскопа и относится к ним с тем высокомерным цинизмом, «с которым относятся к людям не очень умные врачи»[7].
В романе Улицкой с бытовым, натуралистичным пластом соседствует сверхъестественный, юнгианский пласт мистического опыта. Приблизительно одну треть романа занимают сновидческие путешествия Елены Кукоцкой в «седьмую сторону света» с образными названиями «Средний мир» и «Великая Вода». Герои этих видений носят необычные имена и имеют соответствия в реальном мире. Подсмотренное в этом мире, промежуточном между жизнью и смертью, потом имеет свойство воплощаться в реальности.
На первый план в романе выведена ключевая для Улицкой тема самопожертвования. История рода Кукоцких трактуется как история борьбы за рождение человека (и спасение женщины), а сюжетные перипетии иллюстрируют «борение между слепой, убийственной силой рока и освящённым любовью жизнетворчеством»[3]. По мнению Н. Л. Лейдермана, Улицкой удалось «органично совместить традиционную канву семейного романа, с взаимоотношениями поколений, любовными драмами и трагедиями, и оптику, выработанную в рамках женской прозы с её физиологической экспрессией, когда женское тело становится универсальной философской метафорой»[3].
Н. А. Егорова объясняет название романа тем, что проект всей жизни профессора Кукоцкого закончился крахом: спасая чужих женщин и детей, светоч науки оказался «губительно слеп по отношению к женщинам собственной семьи»[8]. Эту же мысль иллюстрирует предпосланный книге эпиграф из Симоны Вейль: «Истина всегда на стороне смерти».
Почему книга Улицкой называется именно так
Судьбические казусы (противоречия, несовпадения, парадоксы) Кукоцкого следующие:
1. Идея о легальных абортах стала основой для разрыва с женой, однако именно препараты (наглядные образцы) этого врача заставили некоторых чиновников задуматься и в итоге принять закон.
2. Доктор, спасавший жизни женщин и их детей, потерял свою горячо любимую приемную дочь именно от неудачной беременности.
3. Наконец, Василиса, более двадцати лет прожившая в доме знаменитого гинеколога, страдала от выпадения матки, но при этом терпела и ни слова не сказала, и вообще интересовалась только своими хозяйственными обязанностями.
Структура романа
Роман состоит из четырёх частей. В первой части описывается жизнь до 1960 года членов семьи Кукоцких: жены Елены, приёмной дочери Татьяны, взятой под опеку Таниной одноклассницы Томы и бывшей монахини Василисы Гавриловны, с давних пор живущей в семье Елены. Вторая часть — сон Елены о промежуточном состоянии между жизнью и смертью. Третья часть охватывает жизнь семьи после 1960 года вплоть до Таниной смерти. Четвёртая часть, самая небольшая по объёму, выступает в роли эпилога и описывает несколько эпизодов из жизни Таниной дочери Жени.
Отрывок, характеризующий Казус Кукоцкого
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела. Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную. В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию. 11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина. В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней: – Это Ростова, та самая… – Как похудела, а все таки хороша! Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею. Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее. «Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она. Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы: – «Миром господу помолимся». «Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа. – О свышнем мире и о спасении душ наших! «О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа. Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
